Когда впервые в августе 59-го мы с женой после окончания геологического факультета Новочеркасского политеха приехали в Ульяновск по распределению и вышли на Венец – дух захватило от шири, красоты, простора. На язык просились тогда высокие слова: «могущество человека», «мощь социализма»…
Сейчас мне 70. На Венец теперь выхожу только при необходимости. Не потому, что стало меньше шири и простора или красоты поубавилось. Просто для меня нынче выходить на Венец – значит добровольно рвать себе душу и сердце, и без того уже тронутое инфарктом…
Прожита жизнь, прожита по-русски. Сначала горячо – в одном направлении; потом, столь же рьяно, – в обратном. Четверть века с полной выкладкой сил и способностей работал геологом-разведчиком, в том числе 20 лет – начальником экспедиции. Рано понял, что если на нашу горнодобывающую промышленность не накинуть экологическую узду, мы далеко уйдём в сторону пустынного технократического ландшафта. Оказавшись в лагере «зелёных», активно сотрудничая в областных СМИ, на областном телевидении почти 18 лет вёл ежемесячный журнал «Мы и природа».
В 1988-м году впервые в истории нашей страны была создана государственная экологическая служба, я был назначен главным государственным инспектором Ульяновской области по охране природы, а Куйбышевское водохранилище стало одним из главных объектов моей работы.
1990-е годы. Нелепая пора ельцинских суверенитетов. В вопросах жизни Камско-Волжского каскада водохранилищ она отразилась слухами о том, что субъекты России, расположенные по Волге, будут как-то платить за свою долю загрязнения великой русской реки. Всё просто: берутся пробы воды по всему сечению реки на входе в территорию субъекта и то же самое – на выходе; разница в результатах анализов – и есть доля субъекта.
Слухи слухами, а проработать «ульяновскую долю» загрязнения на всякий пожарный случай я решил. Свой катер у областного комитета по охране природы был, а далее – дело техники. Мы детально опробовали водохранилище на входе из Татарии. Пробы брали специальным пробоотборником с каждых трёх метров глубины, а точки опробования – по профилю через 500 метров. Результатов ждали с нетерпением. Проб оказалось много, анализы потребовали времени, а результаты оказались солидными по объему.
Когда я, не торопясь, их проанализировал – не поверил своим глазам.
Полагая, что в процессе опробования мы могли что-то сделать не так, я, никому ничего не докладывая, провёл повторное, контрольное опробование.
Данные подтвердились! Было над чем задуматься!
Во-первых, в точках опробования на стрежне (где течение) и в точках, где вода была стоячей, анализы показывали в общем одинаковые результаты; анализы проб, взятых с поверхности и отобранных почти со дна – тоже одинаковые результаты!
Значит, в водохранилище действует какой-то механизм усреднения состава воды. Какой? Этого и сегодня никто не скажет. Предположительно, перемешивание воды осуществляет какая-то система внутренних течений. Сведений о них нет.
Во-вторых, ошеломляющие результаты ждали нас далее: вода с территории Ульяновской области уходила в Самарскую область более чистой, чем приходила к нам из Татарии! Вот тут нужен был спокойный анализ. Ну, нелепица же! Но чем внимательнее мы анализировали материалы, чем больше привлекали специалистов по гидрологии, по очистным сооружениям, тем однозначнее был вывод: так оно и есть. На территории области два огромных по объему воды плёса: Старомайнский (шириной более 30 км) и Ульяновский (шириной до 15 км). Они и работают как отстойники колоссальных по размеру природных очистных сооружений, накапливая в глубинах своих всю дрянь, которую несёт волжская вода, в том числе и ульяновскую долю загрязнения.
Понятно, что ничего хорошего тут для Ульяновской области нет: невелика честь быть накопителем грязи, сбрасываемой в Волгу промышленностью и сельским хозяйством почти всей европейской части страны. А если учесть, что Старомайнский плёс является источником питьевого водоснабжения правобережной части Ульяновска, то обозначатся контуры трагического положения, о котором пока предпочитают не говорить...
Особая тема для разговора – заиливание водохранилища. Авторы проекта Куйбышевского гидроузла, учитывая колоссальный объём водохранилища, эту беду почти замолчали, полагая, видимо, что это – проблема далёкого будущего, второй половины XXI века.
Но мои геологи ещё в середине 1970-х при поисках песчано-гравийной смеси в акватории речного порта с удивлением фиксировали в скважинах иловые накопления в 3-5-7 метров мощностью, а иногда и более. Интенсивность процесса исключительна. Да иначе и быть не может, если учесть площадь бассейна Волги да легкость размыва почвы и грунтов в периоды паводков и ливней. Заиливание – грозный процесс, объективный по своей сути и потому неотвратимый. От глаз людских он скрыт под водной поверхностью. Процесс нужно изучать, за ним необходимо регулярное наблюдение, чтобы хотя бы прогнозировать близкую и дальнюю перспективу. Всё ведь пойдёт по известному уже пути: уровень заиливания достигнет величин, когда ил выйдет на левый берег, и тогда будут уничтожены прекрасные песчаные пляжи; далее начнётся зарастание болотной растительностью левобережного мелководья; глубокие места заполнятся илом и превратятся со временем в вонючее мелководное болото. Впрочем, если найдутся желающие посмотреть, как это будет выглядеть, приезжайте в Ульяновск, выйдите по Московскому шоссе или улице Минаева на мост через Свиягу и внимательно поглядите на юг на реку.
Свияга – река по мощи своей с Волгой не сравнимая, но заслуживает пристального внимания по одной простой причине: в черте города она – превосходная модель Волги. Подпёрта плотиной и есть небольшое водохранилище, скорость течения и глубина – в пределах масштаба уменьшения; имеет собственные плёсы (бывшие карьеры гидромеханизации), правый берег Свияги, как и у Волги, высокий, сложен коренными глинами и поражён оползнями; левый берег, как и у Волги, – собственные террасы. И все процессы в ней идут те же самые, только масштаб у них иной, и потому результаты наступают много быстрее. Так что состояние современной Свияги – вполне реальное будущее Волги…
Проблем у гидроузла и без того множество. А теперь накладываются новые. 50 лет – не просто юбилей, это срок окончания работы многих бетонов, положенных в объекты гидроузла. Их состояние ныне местами таково, что душа замирает. За примером ходить далеко не надо: например, защитная дамба на Нижней террасе. За ней на восемь метров ниже уровня воды в водохранилище живут десятки тысяч людей! В речном порту защитный мол, построенный позднее объектов гидроузла, имеющий конструкцию, аналогичную дамбе, превратился в пустую бетонную коробку, обрушившуюся под собственной тяжестью, и роль защитного мола выполняет сегодня тетраподная конструкция. В области есть уникальный железнодорожный мост через реку Черемшан, который прослужил почти сто лет, но состояние его опор таково, что капитальный ремонт моста выполняется оригинально: рядом строят новый мост, а старый впоследствии демонтируют.
В старых бетонах опор места живого нет: в последние десятилетия только и делали, что опоры латали, укрепляли, забирали в железо и т.д. и т.п. Нужно ли объекты гидроузла доводить до такого состояния?
Конфликты поколений! Они во многом провоцируются тем, что проблемы, порой неразрешимые, создаёт поколение старшее, а разрешать его приходится потомкам. Я рад, что до финала Куйбышевской трагедии не доживу. Но как могу умереть спокойно, если детям, внукам, правнукам моим придётся выкручиваться из клубка неразрешимых проблем, созданных в силу обстоятельств даже не нами, а нашими предшественниками. Что зависело от нас, мы сделали. Но разве от этого легче?
Иван Мирошников
«Мономах», 2007 г., №4(51)
